"Спасти российского солдата". Элла Полякова о трагических и искалеченных судьбах солдат-срочников

Член Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека, председатель общественной правозащитной организации "Солдатские матери Санкт-Петербурга" Элла Полякова стала героиней очерка Радио Свобода, входящего в серию рассказов о россиянах, делающих жизнь своих соотечественников лучше.

Член Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека, председатель общественной правозащитной организации "Солдатские матери Санкт-Петербурга" Элла Полякова стала героиней очерка Радио Свобода, входящего в серию рассказов о россиянах, делающих жизнь своих соотечественников лучше.

Автор очерка - журналист Татьяна Вольтская.

Спасти российского солдата

Радио Свобода продолжает серию очерков о россиянах, которые делают жизнь своих соотечественников хотя бы немного лучше. Элла Полякова уже 25 лет руководит одной из самых известных и действенных российских правозащитных организаций – "Солдатские матери Санкт-Петербурга".

Она была создана в начале 1990-х, после того как гражданские активисты столкнулись с фактическим бездействием официозных комитетов солдатских матерей, созданных при Министерстве обороны, в связи с незаконными действиями по отношению одного петербургского солдата-срочника. Военнослужащего арестовали лишь за то, что он пожелал вступить в оппозиционное общественно-политическое движение. Права солдата тогда удалось отстоять, как впоследствии и права многих других молодых людей, столкнувшихся с произволом в российской армии.

От рок-н-ролла до Карабаха

Элла Полякова выросла в семье военного. Ее мать вынужденно скрывала свое дворянское происхождение, а отец в молодости сидел в застенках НКВД, но, как и многие другие, никогда об этом не распространялся. Это был человек партийный, но до щепетильности честный. Он до того ненавидел и презирал номенклатурные льготы и пайки, что однажды, в суровое голодное время раздал все выданные ему продукты, так что семья еле выжила. В середине 1950-х отец принес с партийного собрания доклад Хрущева о Сталине, прозвучавший на ХХ съезде партии, и интересы Эллы Поляковой развернулись от книг и театров к "вражьим голосам" и запрещенной западной культуре.

– В те годы очень важна для нас была музыка, рок-н-ролл, а еще одежда: если все ходили в сером и бесцветном, то нам было важно одеваться ярко, эпатажно, – вспоминает Элла Полякова. – Я училась в институте Бонч-Бруевича, и там у нас была своя диссидентская тусовка. А потом вышла замуж, семья, дети – два мальчика, нищета, жилья своего не было, еду детям надо было обеспечить на 5 рублей в месяц. Я до сих пор чувствую себя перед ними виноватой.

В молодости Элла Полякова была активной комсомолкой, а в период работы в одном из унылых "почтовых ящиков" даже написала заявление о вступлении в партию – "чтобы разрушить ее изнутри". Но в коммунисты ее, по счастью, не приняли, ведь к концу 1980-х она созрела для совсем другого рода гражданской активности.

В 1990 году Элла Полякова вступила в "Ленинградский народный фронт" – крупнейшую неформальную политическую организацию, возникшую в России на волне перестройки. "Я со всей комсомольской активностью занялась ЛНФ, строила там самоуправление. Мы, например, выясняли, почему нам привозят мясо из-под Чернобыля, из зараженной местности. Нам довольно быстро позволили зарегистрировать наше Фрунзенское отделение ЛНФ, но у нас были серьезные подозрения, что мы под колпаком у гэбэшников", – вспоминает Полякова.

Вместе с другими активистами "Ленинградского народного фронта" Элла Полякова в начале 1990-х поездила по горячим точкам. В Нагорном Карабахе она впервые в жизни попала под бомбежку. А в Грузии, где мирные люди смеялись при слове "война", уверяя, что просто не способны взять в руки оружие, она увидела колонну БТРов на улице: "Это был шок, совершенно непривычное зрелище".

Проект на пару лет

В 1990 году в Ленинграде прошла Международная правозащитная конференция, на которой Элла Полякова познакомилась с Любовью Лымарь из Комитета солдатских матерей России, созданного в 1989 году под эгидой Министерства обороны.

– Это женщина, у которой в армии убили сына, но Минобороны использовало ее в своих целях, – рассказывает Элла Полякова. – Она сидела и рассылала телеграммы семьям, которым из армии пришел гроб. В одних случаях погибших хоронили тайно, не давали писать на памятниках, где и как человек погиб. А иногда родственникам давали надежду, что пропавший солдат жив, их вызывали в Москву, ими манипулировали. Я тогда не знала, что ее сделали военной ширмой. И я дала ей возможность выступить на конференции, рассказать, как убивали ее сына.

Спустя некоторое время Любовь Лымарь позвала Эллу Полякову в Москву на съезд "Солдатских матерей". Вскоре Полякова поняла, что вся функция комитетов солдатских матерей сводится к тому, что к ним приходят родители военнослужащих со своими бедами и ждут, что "тетенька" в комитете снимет трубку и все уладит. Но этого не происходило – как говорится, поплакали вместе и разошлись.

– Эти комитеты – официозные структуры при Министерстве обороны, они возникли тогда, когда перед людьми встала проблема преступлений в армии против призывников и солдат. Но первыми на нее указали прибалтийские матери. Именно они задались вопросом – почему в армию гребут слепых и глухих. Им удалось за две бутылки коньяка раздобыть у кого-то расписание болезней, которое тогда было для служебного пользования. Когда они передали нам эти распечатки, стало понятно, что надо как можно скорее передать их дальше, людям.

Многое о преступлениях в армии активисты "Ленинградского фронта" узнавали от самих солдат, которые общались с ними во время организованных ЛНФ митингов и шествий:

– Однажды вечером мне позвонили и сказали, что арестовали Сашу – одного из тех солдат, кто к нам обращался за помощью, – продолжает Полякова. – Мне дали знать, что он в комендатуре на Садовой, рядом с Русским музеем, там закрытая тюрьма для солдат. Его обвинили в какой-то ерунде, на самом деле он написал, что хочет вступить в "Народно-трудовой союз российский солидаристов". Солдат в НТС – это что-то невероятное. И его посадили в одиночку и стали убеждать написать статью про правозащитников, мол, все они наркоманы и пьяницы, и тогда у него все будет в порядке. Я влетела на Садовую – мимо всех патрулей, мне показали журнал – с записью, кто его арестовал. Сашу вернули в Академию и стали допрашивать уже там. А Руслан Линьков, тогда помощник Галины Старовойтовой, брал депутатскую черную "Волгу", на которой мы демонстративно приезжали на свидания с этим мальчиком. В результате Сашу отпустили. Но перед этим я обзвонила все комитеты Солдатских матерей – никто этим не захотел заниматься. И мы решили создать свою организацию – не такую, как комитет, а низовую, из граждан, и поставить задачей прекращение пыток и других преступлений в армии.

Поначалу не было ни опыта работы, ни помещения – новорожденных "Солдатских матерей" приютили в бывшем райкоме КПСС на Измайловском проспекте. Но когда началась первая чеченская война, пришлось там же арендовать зал – так много стало обращений. В первые годы работа новой организации мало чем отличалась от работы обычного комитета солдатских матерей: велся прием граждан, делались записи в журнале, общение проходило по схеме "поплакали и разошлись". Но потом сотрудники начали делать методические пособия для призывников. Сначала Элла Полякова была уверена, что "Солдатские матери" просуществуют всего год-два, не больше, потому что потом люди сами все поймут, но этого не произошло.

"А в гробу лежал крошечный ребенок"

Работу, которой занимается Элла Полякова и ее команда все эти годы, сложно назвать кабинетной. Она не сводится к беседам с призывниками, солдатами и их родителями. Правозащитники сами ездили и по судам, и по госпиталям, и по военным частям. Кричали на всех углах о солдатах, избитых, униженных, покалеченных, а то и убитых своими сослуживцами, помогали комиссовать больных, стояли в пикетах, сидели в автозаках. Когда заходишь в офис "Солдатских матерей", в глаза первым делом бросаются шкафы, в которых стоят ряды папок, и все это истории солдатских несчастий, увечий, смертей:

– Потрясающая судьба у Николая Смирнова и его героической мамы, – вспоминает Элла Полякова. – Колю избили в военной части, его без сознания доставили в питерский окружной госпиталь, мама примчалась из Коми. Сотрудники госпиталя ей сказали, что ее сын – овощ, что бесполезно его лечить. Это было ужасно. Мы с мамой подняли скандал, добились, чтобы Колю перевели в госпиталь имени Бурденко – там нашлись врачи, которые сделали Коле множественные операции и вернули его с того света. Но когда человек в коме, во время реанимации ему вставляют трубку в трахею, и, к сожалению, из-за плохого ухода в окружном госпитале трахеи у Коли практически не стало. Мама с Колей пробыли в госпитале Бурденко шесть лет, мама жила подаянием. И когда я туда приехала, то не поверила своим глазам: Коля, молодой красивый мальчик, меня встретил вместе с мамой. Там уже хотели выращивать трахею из клетки, была назначена операция – испанский доктор должен был ее делать. Но наш врач из госпиталя Бурденко сделал ему стент – и я была потрясена, когда услышала его голос по телефону, он же не мог говорить все это время. Это был такой ужас, приборов не было, трубку вставляли практически прямо в легкое, малейшая пылинка, и Коля умирал, маме надо было постоянно быть рядом. А дальше история была возмутительная – какой-то офицер поехал на ВТЭК и оформил Коле вторую группу инвалидности, рабочую. И уголовное дело закрыли – неизвестно, кто и как избил Колю, никто не ответил за это преступление. В результате через шесть лет мытарств Коля с мамой вернулись в Ухту, живут в общежитии, квартиру им не дают. И никто в государстве не ответил за преступление против этой семьи.

Жизнь рядового Николая Смирнова, по крайней мере, удалось спасти, и это уже счастливое исключение. Рядом с Колей в палате лежал такой же искалеченный солдатик:

– Нам бабушка позвонила – спасите российского солдата. Он служил здесь недалеко, в Сертолово, его так избили, что ему пришлось удалить тонкий кишечник. Он точно так же был обречен на смерть, потому что в петербургском окружном госпитале ухода никакого нет, а из семьи у Андрюши – только бабушка. Тогда мы тоже устроили шум, спасали Андрюшу, в пикеты вставали возле госпиталя, пикетчиков наших задерживали, увозили в полицию. Его нам тоже удалось с большим скандалом перевести в госпиталь Бурденко. Но из-за общественного резонанса там образовалась напряженная атмосфера, и меня персонально к нему не пустили даже в день его рождения, хотя он просил приехать. Мы ему в подарок компьютер приготовили, деньги собрали, журналисты нам тогда помогали. И однажды Андрюша мне позвонил и говорит – вы знаете, главный врач сказал, что приезжают немецкие врачи, они заберут меня в Германию. А это я, видя, что российский солдат никому не нужен, попросила о помощи немецкую делегацию, которая к нам тогда приехала. Но хотя немецкие врачи в госпиталь приехали, Андрея им не показали. И умер он, на мой взгляд, странным образом – на операционном столе. Очень красивый мальчик из Тверской области, с огромными глазищами, мечтал быть трактористом. Я помню, как его хоронили с воинскими почестями, а в гробу лежал крошечный ребенок, потому что он усох весь. Не спасли, не нужен был никому Андрюша, очень светлый мальчик. А тот, кто его избил, ушел безнаказанный, и врачей не наказали, которые лукавили, никого.

По словам Эллы Поляковой, безнаказанность в таких историях – это норма, правда, случаются редчайшие исключения.

Продолжение очерка читайте на сайте Радио Свобода