Глава СПЧ Михаил Федотов в годовщину августовского путча признался, что хранит как реликвию флаг с баррикады у Белого дома

Ровно 28 лет назад, 19 августа 1991 года, в СССР начался Августовский путч: попытка захвата власти группой высших должностных лиц. Председатель Совета по правам человека Михаил Федотов поделился воспоминаниями о том, как прошел этот день. Он признался, что до сих пор хранит как реликвию флаг, снятый с баррикад у Белого дома.

Ровно 28 лет назад, 19 августа 1991 года, в СССР начался Августовский путч: попытка захвата власти группой высших должностных лиц, сопровождавшаяся вводом войск в Москву и противостоянием у Белого дома. Августовские события предрешили дальнейшую судьбу страны — в декабре 1991 года Советский Союз перестал существовать.

Председатель Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов поделился воспоминаниями о том, как прошел этот день. Глава СПЧ признался, что до сих пор хранит флаг, снятый с баррикад Белого дома.

В августе девяносто первого

В то время я уже год работал заместителем министра печати и информации Российской Федерации и отвечал за освобождение российских СМИ от «крепостной зависимости» с помощью закона СССР «О печати и других средствах массовой информации», который мы в 1988 году написали вместе Юрием Батуриным и Владимиром Энтином. Закон начал действовать с 1 августа 1990 года, и с этого момента я каждый день занимался претворением его в жизнь, помогая рождению на свет независимых СМИ. При этом я все время держал в голове пророчество Михаила Андреевича Суслова, о котором мне рассказал один из главных советских цензоров.

Это случилось осенью 1968 года на заседании Политбюро ЦК КПСС, где обсуждался вполне кондовый проект закона СССР о печати. Суслов, главный советский идеолог, высказался примерно так: «Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом в Прагу советских танков прошло всего несколько месяцев. Я хочу спросить, если мы примем закон о печати, кто будет вводить танки в Москву?». Закон тогда отклонили. Но сусловское пророчество сбылось: 1 августа 1990 года закон о печати вступил в силу, а 19 августа 1991 года в Москву вошли танки. И в этом была своя логика: как только свобода слова получила законодательное обеспечение, советский режим был обречён.

Августовский путч я встретил в маленьком эстонском поселке, где отдыхал с семьей. Накануне ГКЧП позвонил в Минпечать своему помощнику, спросил, что да как. Он ответил, что мухи дохнут от скуки. И в шесть утра мы с другом и сыном наших хозяев, отправились на рыбалку. Когда поздно вечером мы вернулись, счастливые богатым уловом, нас ошарашили сообщением о государственном перевороте в Москве. Естественно, нужно было срочно и не привлекая внимания вернуться на рабочее место. Последнее, что врезалось мне в память, был транспарант на эстонском языке на фронтоне поселковой библиотеки - «Свободная Эстония – Свободная Россия».

Вернувшись на работу, я сразу занялся решением проблем уцелевших кое-где в провинции независимых СМИ, правовой защитой «Эха Москвы», созданием «Общей газеты» - совместного детища всех закрытых цензурой центральных газет, включился в подготовку ельцинских указов, в том числе о запрещении исполнять постановления ГКЧП, о прекращении выпуска газет КПСС и т.д. Хотя я понимаю, что в тот момент закрытие партийных изданий было единственно верным решением, но я никогда не был сторонником большевистских методов. Поэтому с гораздо большим удовольствием я готовил указ о возобновлении выпуска этих газет. Поскольку компартия к тому моменту уже была запрещена и не могла учреждать СМИ, постольку я предложил редакторам закрытых партийных газет зарегистрировать свои издания в качестве независимых, учрежденных журналистскими коллективами. Многие из этих газет выходят по сей день.

В те дни я испытывал огромный эмоциональный подъем, понимая, что участвую в революционном преображении родной страны. Страха не было, как и сомнений в предначертанной нам победе. Хотя я вполне допускал, что ГКЧП может устроить побоище и всех нас, в лучшем случае, пересажают: проскрипционные списки уже были составлены. Но такой вариант не мог быть долговременным – максимум на три недели или на три месяца. Оказалось – на три дня.

Да, это была настоящая революция. Я считаю, что ко всем, кто награждён медалью «За защиту Белого дома» (у меня, кстати, ее нет), надо относиться так же, как в советское время относились к старым большевикам: приглашать на школьные утренники, сажать в президиумы – это настоящие герои революции. И всё, что мы имеем сегодня – одну из лучших в мире конституцию, рыночную экономику, частную собственность, все те магазины, что ломятся от товара, многопартийность, многоголосие СМИ – при всех недостатках, перекосах и перегибах, фальсификациях и имитациях – всё это результат победы народа в августе 1991 года. Я горжусь, что был одним из участников этой революции и что одной из ее главных движущих сил была свобода слова.

К сожалению, победители не смогли воспользоваться волной революционного энтузиазма, чтобы максимально быстро и эффективно провести все необходимые реформы. Очень много тогда было сделано ошибок, очень многое не довели до конца. И то, что к демократическому движению присосались разные жулики, – тоже правда. Так незавершенность реформ, начатых после провала ГКЧП, привела к острейшему конституционному кризису в начале осени 1993 года, переросшему 3 октября в кровавую попытку государственного переворота. Но нужно понимать, что мы шли совершенно непроторенным путем.

Самые яркие воспоминания тех августовских дней 1991 года: эстонский транспарант на поселковой библиотеке и российский триколор над Белым домом. В обоих случаях слезы навернулись на глаза. У меня до сих пор лежит на даче флаг с баррикады у Белого дома. Там, на баррикадах развевалось много российских триколоров, один из них остался у меня, и я храню его как реликвию.