Глава СПЧ Валерий Фадеев в интервью газете "Коммерсантъ" рассказал об оценке мер, принятых в период пандемии
Председатель Совета по правам человека Валерий Фадеев дал интервью газете "КоммерсантЪ", в котором рассказал о том, как СПЧ оценивает меры, принятые в период пандемии. Беседа касается реализации избирательных прав, работы системы мониторинга за соблюдением режима самоизоляции и других актуальных вопросов.
8 июля 2020
Председатель Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека Валерий Фадеев дал интервью газете "КоммерсантЪ", в котором рассказал о том, как СПЧ оценивает меры, принятые в период пандемии. Беседа касается реализации избирательных прав, работы системы мониторинга за соблюдением режима самоизоляции и других актуальных вопросов.
«Эпидемия показала, что мы глупы и наивны»
Глава СПЧ Валерий Фадеев о действиях российских властей в период пандемии COVID-19
— СПЧ, сообщается в документе, анализировал «нарушения конституционных прав граждан». Какой Конституцией руководствовались члены СПЧ?
— Старой. Новая вступила ведь только что и не трогала раздел «Права и свободы человека».
— В докладе 15 глав — от «правовой основы режима самоизоляции» до «помощи соотечественникам», застрявшим в период эпидемии за рубежом. В какой сфере федеральная власть допустила наибольшее количество ошибок?
— НКО. До эпидемии, в «мирное» время, много говорилось о развитии гражданских институтов, волонтерских, некоммерческих организаций. Мы все флагами размахивали. Но наступила эпидемия: вспомнили про малый и средний бизнес, рабочие места, а про НКО — нет, забыли. Потребовались усилия, чтобы о сотнях тысяч задействованных в некоммерческом секторе людей вспомнили, на это ушло полтора месяца. Если говорить о региональной власти, лично меня удивило, в частности, в Санкт-Петербурге отношение к похоронам (в докладе СПЧ отдельно представлен раздел «вопросы похоронного дела».— “Ъ”). Это один из важнейших ритуалов, и вдруг оказалось: гробы закрыты, хоронить нельзя, а можно только кремировать. Что, вирус живет в мертвом теле и нельзя даже к обработанному телу — на дистанции пусть — подойти и попрощаться? Ритуал похорон делает нас людьми, а в ряде регионов этого не понимают. Меня это очень возмутило. Нужно убеждать регионы деликатнее относиться к этому ритуалу.
— Кто должен убеждать?
— Мы. И вы. Общество.
— Из более 1100 обращений на горячие линии СПЧ и Ассоциации юристов России, открытые в период эпидемии, какие вопросы преобладают и почему совет в докладе не анализирует работу горячих линий правозащитных организаций, в частности международной группы «Агора»?
— Потому что мы ограничены в ресурсах. Кроме того, часть привлеченных экспертов в том числе сотрудничают и с «Агорой». Очень много вопросов было связано с получением выплат после первого заявления президента: как получить, кому именно они положены? Такую же работу вели многочисленные НКО, люди не остались один на один с непониманием.
— В докладе сообщается, что 44 региона ввели не режим повышенной готовности, а режим «форс-мажора», который, как там говорится, «обладает меньшим негативным воздействием на экономику, чем ЧС». Вероятно, поступить так же нужно было во всех 85 регионах распоряжением федеральных властей?
— Не знаю, когда началась эпидемия, я думал, что нас ждет катастрофа. Сейчас я так не считаю. Думаю, мы можем выкарабкаться до конца года. И если так, то называть форс-мажором ситуацию не стоит.
— Как справляется Москва?
— Форма ограничительных мер, принимаемых в Москве для снижения нагрузки на медучреждения и рисков распространения коронавируса, получилась жестче, чем домашний арест. Можно было гулять с собакой, но нельзя было гулять пожилым людям: у собак было больше прав, чем у моих соседей. Введение ограничений нужно доработать, чтобы в следующий раз, если они будут, решения принимались в интересах граждан. Система «Соцмониторинг» (приложение, разработанное правительством Москвы для отслеживания местонахождения больных COVID-19.— “Ъ”) — абсолютно недоработанная. Даже если мы говорим об 1% сбоев, который, по мнению технарей (разработчиков приложения.— “Ъ”), незначителен, этого уже достаточно для отмены всех штрафов, которые люди, не нарушившие ничего, получили. Если бы 1% сбоев был в ракетных силах, все давно погибли бы в ядерной войне. Сейчас оштрафованные москвичи подают в суд, который почти всегда отказывает в аннулировании штрафа,— видимо, аргументы региональной власти более убедительны. Я настаиваю на отмене штрафов, но мое предложение не принимается.
— А с точки зрения здравоохранения?
— Очевидно, Москва справляется. В начале эпидемии много говорилось о необходимости мобилизации и о том, что оптимизация здравоохранения привела к тому, что для этого не хватает мощностей. Удар эпидемии как раз показал, что оптимизация должна проводиться с умом и что для такой ситуации нужны койки, аппараты, подготовленные врачи, деньги. Кажется, мы это поняли.
— При этом из регионов, особенно в начале эпидемии, поступали сообщения об отсутствии средств защиты, давлении на врачей со стороны руководства больниц и правоохранителей в связи с заявлениями об этом, невыплатах. Почему об этом в докладе ничего нет?
— До всего не доходят руки. Но происхождение этих историй вполне понятно: местные начальники боятся, что их поругают в Москве. Неготовность могла быть вполне объективной — такая система здравоохранения осталась в регионе. Отчасти и из-за неграмотной оптимизации. Нам бы хотелось понять: значительная часть системы здравоохранения переключилась на борьбу с ковидом, а что с другими болезнями, например онкологией? Эксперты и члены СПЧ констатируют «ужас», а пациентские организации — наоборот. И никакого понимания нет: сколько людей не получили помощь, сколько из-за этого умерли? Какова цена мобилизации? Этот анализ должны подготовить в Минздраве, о чем СПЧ попросит ведомство в ближайшие дни. Это самому Минздраву нужно, но пока я не вижу никаких оценок.
— После ознакомления с докладом складывается впечатление, что такая аналитика требуется не только в сфере здравоохранения. Например, в разделе «Семейно-бытовое насилие в период пандемии» вы приводите статистику МВД — снижение количества обращений на 9%, и здесь же статистику омбудсмена — рост обращений в 2,5 раза.
— Да, верно. Статистики нет никакой. И это один из важнейших уроков эпидемии: нет аналитики, мы не понимаем ситуации, не можем принять меры. И здесь СПЧ, так же как и от Минздрава, потребует от МВД представить статистику по домашнему насилию. Мы планируем обратиться и к НКО, которые занимаются вопросами семейно-бытового насилия,— очевидно, у них наиболее полная картина и понимание. Повторюсь, это не только проблема здравоохранения или МВД, это касается большинства ведомств, которые не владеют ситуацией, в том числе экономики, социальной сферы.
— Это результат чего?
— Того пути, на который встала наша страна в начале 90-х. В СССР была плановая экономика и хорошая статистика, но потом решили создавать «благоприятные условия», при которых все само по себе бы устраивалось. Такого нет в армии — там создают не условия, а конкретные вооружения, и со статистикой там все в порядке. Я не говорю, что в каждом ведомстве должно быть как в армии, но должны быть понятны цели. Для того чтобы этих целей достичь, нужно понимать ситуацию, а пандемия показала, что мы во многих случаях глупы и наивны. Я никого не виню, но траекторию развития страны надо корректировать.
— Коррективы в разгар эпидемии Россия внесла в Конституцию, о чем в докладе СПЧ сообщает раздел «Избирательные права и право на участие в управлении делами государства». Вы согласны с рапортами ЦИКа, МВД и ОП об отсутствии серьезных нарушений?
— Да, их не было. Были рассуждения человека по фамилии Шпилькин (российский аналитик, ученый Сергей Шпилькин.— “Ъ”), который говорит о якобы 23 млн сомнительных голосов. Цифра феноменальная. Когда я возглавлял Общественную палату, мы приглашали его для разъяснений о методах его оценки выборов (президента в 2018 году.— “Ъ”), он не пришел. Я не верю, невозможно впихнуть 23 млн голосов. Неужели если бы в ваш пруд вошел авианосец, вы бы не заметили? Единичные нарушения, да, журналист Павел Лобков дважды проголосовал — лично и электронно. Немедленно ЦИК отреагировал: Элла Памфилова, с одной стороны, заявила, что это провокация, с другой — дала команду сверить все списки избирателей, вычистили все сбои. Мы видели, как под камеру вбрасывали бюллетени, но не 23 млн голосов. К примеру, зажиточные южные регионы, регионы, где степи и лесостепи, консервативны и традиционно голосуют за стабильность. В советские времена их называли красным поясом, они голосовали за коммунистов — сейчас что, получается, их голоса подделали? Тогда надо и их голосование за коммунистов аннулировать.
— В Москве у одного из членов УИКа подтвердился ковид во время недельного голосования по поправкам. Как сообщал “Ъ”, в регионах не работали переносные термометры, отсутствовали СИЗы у членов комиссий. Почему СПЧ не провел мониторинг таких случаев?
— Потока сообщений о таких нарушениях не поступало.
— В разделе доклада о голосовании прописан термин «приостановление прав граждан». Ждать ли введения такого термина не только в реализации избирательных прав?
— Не думаю, ведь пандемия вынудила власти вводить ограничения, и наша задача — следить, чтобы ограничений не было слишком много.
— Шесть позиций, в том числе «возможность или невозможность ведения предвыборной агитации», совет в дальнейшем предлагает урегулировать нормативно «как федеральным законом, так и правовым актом ЦИК России при условии предоставления соответствующих полномочий». Расшифруйте, пожалуйста.
— Мы имеем в виду, что Госдума может опираться на наши предложения, на выявленные в период пандемии уязвимые места в законодательстве о выборах. СПЧ не будет специально разрабатывать законопроект о расширении полномочий ЦИКа.
— Ожидает ли СПЧ волны протестов в связи с результатами голосования по Конституции или с отказами властей согласовать такие акции?
— Я не вижу оснований для протеста, фактуры. У оппозиции ее мало. Возьмите «Голос» (движение по наблюдению за выборами.— “Ъ”). Два года назад им были открыты все двери, но они себя дискредитировали — слишком много ошибочных сообщений о якобы нарушениях на выборах.
— В докладе СПЧ констатирует «расширительное толкование» правительством Москвы и полицией законодательства о массовых мероприятиях, призывая Минюст и «судебные органы» разъяснить правовой статус «массовых одиночных пикетов» и граждан, находящихся в «очереди на одиночный пикет». О каких судебных органах речь?
— Пленум Верховного суда должен дать оценку трактовки «если группа лиц договорилась об одиночном пикете, это массовый пикет». Но пикетчик же стоит один. В Москве полиция и суд (в частности, в деле журналиста Ильи Азара, участника «пикетной очереди» в Москве в мае, до снятия ограничений.— “Ъ”) решили иначе, давайте получим разъяснения.
*На момент выхода интервью за проведение одиночных пикетов в поддержку экс-сотрудника “Ъ” журналиста Ивана Сафронова были задержаны журналисты нашей редакции, а также представители других СМИ.
— Ведомства обязаны реагировать на подобные призывы СПЧ?
— Нет. Но это общественный вопрос, мы должны требовать и заниматься этим.
— 30 июля исполнится год, как в Москве возбуждено уголовное дело о массовых беспорядках (ст. 212 УК) в связи с протестом 27 июля 2019 года из-за выборов в Мосгордуму. Та акция была несогласованной, но состава массовых беспорядков, как заявляли члены СПЧ, в ней обнаружено не было. Тем не менее дело открыто, расследование продлено. Осенью прошлого года “Ъ” приводил свидетельства 22 участников акций 27 июля и 3 августа, заявлявших об избиениях сотрудниками ОМОНа, Росгвардии и полиции. До сих пор в отношении правоохранителей по 22 эпизодам не возбуждено ни одного уголовного дела. Ведомства, в которые обращался совет,— СКР и Генпрокуратура, так и не ответили на ваши обращения?
— Нет. В ведомстве (СКР.— “Ъ”) пояснили, что жалобы этих граждан были переправлены в МВД и Росгвардию. Почему не возбуждены дела, я не знаю. Все, что я могу,— обратить на это внимание.
— В разговоре с “Ъ” 17 июня член СПЧ Николай Сванидзе назвал Владимира Путина сторонником закручивания гаек. Вы согласны с этим заявлением?
— Нет. Задача президента проводить тонкую политику — давать возможность силовым структурам применить силу и не давать им этим злоупотреблять.
— Вы согласны, что в России более 300 политических заключенных?
— Нет, в списке «Мемориала» (правозащитный центр, который в том числе ведет перечень политзэков РФ.— “Ъ”) большинство осуждены по террористическим статьям. Надо аккуратнее относиться к таким спискам.
— У журналистки Светланы Прокопьевой тоже «террористическая статья» за колонку в СМИ. Если бы суд назначил ей не штраф, а срок, она бы попала в этот список?
— Ну и что. Да, она не совсем тонко выразила свое мнение.
— Константин Котов, фигуранты дела о «Новом величии», осужденные по «ростовскому делу» и делу «Сети»,— политзаключенные?
— Осужденные по делу «Сети», безусловно, преступники. Это дело члены совета анализировали максимально подробно, эксперты уверены: даже без показаний осужденных, полученных якобы под пытками (о пытках на допросах сообщали минимум четверо осужденных.— “Ъ”), доказательств вины достаточно. По «Новому величию» такого анализа нет. Осужденного по статье 212.1 («неоднократное нарушение правил проведения митинга или пикета».— “Ъ”) Константина Котова, и я эту позицию уже высказывал, не надо было сажать в тюрьму, а сама статья должна быть декриминализована — это для нас одна из приоритетных задач этого года. Что касается «ростовского дела», два человека осуждены будто бы за экстремистскую переписку. Мы за этим делом внимательно следим, у меня есть сомнения, что обвинения достаточно достоверны.
— В разделе доклада «права лиц, находящихся в местах принудительного содержания» совет констатирует более десятка нарушений прав заключенных в период действия «режима повышенной готовности», предлагая «нормативно урегулировать» высказанные проблемы — недопуск членов ОНК в СИЗО, отказ проводить заседания судов по видеосвязи и так далее. Мы говорим о подготовке законопроекта?
— Да, мы планируем привлечь коллег из Ассоциации юристов России, чтобы внести наши предложения из доклада в КоАП и УПК. На это нет времени, в том смысле, что мы должны понимать: подобные эпидемии могут повторяться — и поправки, регулирующие соблюдение прав заключенных в таких ситуациях, крайне необходимы. До сентября мы вряд ли успеем, но нужно ориентироваться на период гораздо шире.
— В докладе нет вывода, сделайте его сейчас.
— Эпидемия не закончилась. Вполне возможен новый всплеск заболеваемости. И общество должно выстроить красную линию, заходить за которую нельзя и в части ограничений, и в части их реализации. Это не война, не катастрофа, но многие аспекты нашей жизни уже затрещали по швам. Вывод в том, что мы очень уязвимы.