Доктор Лиза о перестройке, жизни в США и приходе в правозащиту. Неопубликованное интервью из книги о работе Совета

Сегодня в память о Елизавете Глинке мы публикуем интервью, готовящееся для будущей книги о Совете по правам человека. В нем наша безвозвратно ушедшая из жизни, но остающаяся навеки в сердцах и памяти миллионов людей доктор Лиза рассказала о жизни в перестроечное время, учреждении хосписа в Киеве, помощи голодающим в СИЗО и приходе в правозащиту.

О жизни в перестроечное время, сравнении уровня заботы о человеке в России и США, учрежденном Первом киевском хосписе, начале работы в Совете по правам человека, выводе из голодовки арестованных и осужденных в колониях и СИЗО, вывозе больных и раненых детей из-под пуль в Донецкой области рассказала Елизавета Глинка в интервью для готовящейся книги о Совете.

Она инициировала поощрять правозащитников государственной премией, первой же безоговорочно удостоилась этой награды и сразу же ушла... 

Сегодня в день траура по всем погибшим при крушении в Черном море Ту-154 Минобороны, в память о "нашей матери Терезе", образце мужества, сострадания и добродетели мы обнародуем запись беседы, в которой видно, каким путем шла доктор Лиза к пьедисталу любви, доброты и милосердия.

Елизавета Петровна Глинка, широко известная под псевдонимом Доктор Лиза, — российский филантроп, общественный деятель, самый известный в России организатор помощи безнадежно больным пациентам. Курировала работу хосписов в Москве и других городах России, в Киеве, а также в Армении и Сербии. Родилась 20 февраля 1962 года в Москве. Окончила Второй медицинский институт имени Н.И. Пирогова по специальности «Педиатрия”. В США, куда уехала с мужем, работала в хосписе, где была потрясена человеческим отношением к умирающим больным, окончила Дартмутскую медицинскую школу по специальности паллиативная медицина — стала специалистом в помощи неизлечимым пациентам-детям и взрослым. В 2001 году основала первый на Украине бесплатный хоспис. В 2007 году, вернувшись в Москву, основала Благотворительный фонд «Справедливая помощь», который помимо онкологических больных стал заботиться о бедных и социально незащищенных пациентах, в том числе бездомных. Исполнительный директор Фонда «Справедливая помощь». В ноябре 2012 года вошла в Совет при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, входит в состав постоянных комиссий по социальным правам, по общественному контролю, по содействию ОНК, реформе пенитенциарной системы и профилактике правонарушений, а также в состав временной рабочей группы по мониторингу соблюдения прав человека на территории Украины. С началом боевых действий на Украине осенью 2014 года начала заниматься  эвакуацией детей из зоны конфликта и доставкой гуманитарной помощи нуждающимся. В 2016 - помощью гостпиталю в Сирии.

Ред. Елизавета Петровна, какая информация о правах человека или о правозащитниках была у вас в советские времена?

Е.Г. Политикой, сразу скажу, я никогда не увлекалась, но читала советскую прессу и в то же время почти каждый день слушала Радио Свобода. При сопоставлении этих источников у меня составилось убеждение, что те, кого в СССР ругают едва ли не последними словами, стоят за справедливость, делают то, чего не делают другие, возможно, думающие так же. Я очень уважаю Людмилу Алексееву, а особенно меня впечатлила судьба Натальи Горбаневской (1936, Москва — 2013, Париж; поэтесса, переводчица, правозащитник, участница диссидентского движения в СССР. — Ред.). Женщина с грудным ребенком пошла на заведомо обреченный на расправу протест против советского вторжения в Чехословакию. Она для меня стала символом правозащитного движения.

Ред. Как вы восприняли перестроечное время, когда ситуация стала достаточно быстро меняться?

Е.Г. В перестроечное время я в первую очередь растила детей и провела эти годы в США. Конечно, слушала приезжавших из Союза о происходивших там переменах, сравнивала с тем, что видела в Америке. Но подчеркну: в первую очередь меня занимало отношение к инвалидам, то, что все вокруг оснащено пандусами, отношение к психически больным, к страдающим болезнью Дауна, к другим людям, имеющим инвалидность. Вот эти все позиции я сравнивала с тем, что имели граждане Советского Союза. И первое, что я сделала, вернувшись уже на постсоветское пространство, было открытие хосписа в Киеве с условиями, максимально приближенными к тем, что я видела на Западе. Он так и называется по сей день — Первый киевский хоспис.

Ред. Вы там бываете?

Е.Г. После начала конфликта на востоке Украины не была ни разу, но связь с людьми поддерживаю. Хоспис работает и сейчас,

Ред. Знали ли вы о деятельности Совета по правам человека до того, как попали в его состав, и при каких обстоятельствах вошли в него?

Е.Г. О Совете я знала от своей подруги Ирины Ясиной, а потом на меня вышли через организацию «Лиза Алерт», она так названа в память погибшего ребенка, по совпадению имен нас иногда путают. Предложили работать, при избрании членов Совета я пришла рейтинговое голосование. Потом состоялась беседа с Михаилом Александровичем Федотовым. Учитывая свою основную деятельность, я прямо спросила, сколько времени будет занимать работа в Совете. Он ответил, что возможно устраивающее меня совмещение. Я выбрала социальное направление: больницы, хосписы и тюрьмы.

Ред. Вы уважаемы и хорошо известны в мире под псевдонимом Доктор Лиза. Членство в Совете помогает вам в работе?

Е.Г. Для людей, занятых своими конкретными, насущными для них заботами, член я Совета или нет, — вторично, они на это не очень реагируют. Зато, и это важно, членство в Совете очень помогает при контактах с чиновниками. Это несколько осложнило мою работу в том смысле, что многие нуждающиеся в помощи пишут теперь по такому адресу: Совет по правам человека, доктору Лизе.

Ред. Вы, наверное, как-то синтезируете эти потоки, ведь, по сути, поле деятельности у вас в Фонде «Справедливая помощь» и в Совете — одно?

Е.Г. Да. И просьбы поступают практически одинаковые, и помогают, консультируют одни и те же специалисты — врачи, адвокаты. Одна из форм совместной работы — посещение тюрем, когда там кто-то начинает голодовку. Мы не раз выезжали в таких случаях вместе с Михаилом Федотовым.

Ред. Какова результативность таких выездов?

Е.Г. Не хочется хвастаться, но из семи случаев моих выездов к голодающим акция была прекращена семь раз. Отговорить начавших голодовку отказаться от нее — дело непростое, длительное. Один раз мои переговоры закончились в половине пятого утра. Тут еще многое зависит от того, на какой день голодовки меня позвали. Надо уговаривать, терпеливо склонять к компромиссам, разъяснять, какой конкретный вред здоровью приносит акция. Удавалось организовать поставку пищи «с воли», когда заключенный отказывался есть тюремную баланду, а как только голодающий говорит, что готов прекратить акцию, подключается Михаил Александрович, он моментально разъясняет, какую жалобу надо составить и куда ее направить. Мы дополняем друг друга.

Ред. Чего вам удалось достичь за время работы в Совете?

Е.Г. При нашем непосредственном участии было принято Постановление правительства России о бесплатном лечении детей, эвакуированных из зоны боевых действий в Донбассе, были приняты Закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», Закон «Об увековечении памяти жертв политических репрессий», два закона об амнистии. Тут, конечно, могу выразить сожаление. Закон об амнистии был реализованы не в полной мере. На волю вышли не все люди из тех, кто мог бы освободиться в соответствии с этим Законом. Не всегда удается вытащить человека из СИЗО. Он находится в тяжелых условиях, хотя еще не обвинен, а вытащить не получается.

Но работа эта мне очень нравится. Я вижу, что можно оставаться человеком в любой ситуации, и это стимулирует на трудную работу за то, чтобы и в тюрьме нельзя было издеваться над человеком, морить его голодом, насильничать. Много я занималась тюремными больницами. К сожалению, не получилось создать специализированный туберкулезный хоспис — в первую очередь по финансовым, но и по другим причинам. Но вот больницу тюрьмы «Матросская тишина» удалось — не без наших усилий — вывести на нормальный уровень. Там работали в том числе и доктора и медбратья из заключенных — от тюрьмы никто не застрахован. Сейчас оттуда не поступает никаких жалоб, условия содержания нормальные. Хотя это, наверное, ближе к исключению из правил. Ведь подобные учреждения всегда переполнены.

Ред. С кем из коллег по Совету вы лучше всего сработались, может быть, даже подружились?

Е.Г. В первую очередь это мои соратники по «украинской группе»: Женя Бобров, Максим Шевченко, Яна Лантратова. Люди все очень разные, и на события на Украине у них не одинаковая точка зрения. Яна, в отличие от меня, человек с ярко выраженным политическим темпераментом, я, напоминаю, аполитична, но вот сумели хорошо сработаться. Кроме того, нашла товарища в лице Андрея Бабушкина, дружу с Людмилой Алексеевой и Ириной Ясиной (покинула СПЧ в декабре 2011 года. — Ред.).

Ред. Вопрос в связи с «украинской группой». Уже давно и неоднократно отмечено, что роль украинских правозащитников в разрешении конфликта, попытках помочь его жертвам, практически не просматривается.

Е.Г. Вначале некоторые контакты были. Украинские правозащитники опосредованно участвовали в эвакуации детей из Краматорска. Это была самая трудная эвакуация в моей жизни и она прошла успешно. Но потом и Уполномоченный по правам человека, и Уполномоченный по правам ребенка как-то устранились, они не способствовали приезду детей на лечение в Киев и Харьков. Я несколько раз обращалась к украинскому Уполномоченному по правам ребенка Николаю Кулебе —ответа не было. А потом началась блокада.

Ред. Причина политическая, боязнь киевских властей?

Е.Г. Другой причины я, честно говоря, не вижу. До этого мы общались, вполне понимая друг друга.

Ред. Известно, что у вас возникли разногласия с Международным комитетом Красного Креста. Это ведь гуманитарная организация, охраняющая главное право человека — право на жизнь, верно?

Е.Г. Да, верно. Но в МКК для каждой страны действует свой устав. Во всяком случае, когда мы за три дня до разрушения донецкого аэропорта, когда он еще был в руках украинской стороны, пытались доставить туда противостолбнячную и противогангренозную сыворотку, помощи нам Красный Крест не оказал. Пришлось применить «терапию отчаяния». Мы с Эллой Памфиловой и Эллой Поляковой из Комитета солдатских матерей показывали сопроводительное письмо каждому таможеннику, упрашивали. А через три дня аэропорт был взят. Я сказала тогда, что Красный Крест принимает политизированные решения. Они не способствуют помощи пострадавшим и раненым.

Ред. Какие актуальные задачи вы сейчас решаете?

Е.Г. На заседаниях Совета по «украинской группе» в очередной раз будем бороться с нашими чиновниками, на которых приходят пачки жалоб.

Ред. Насколько, по вашему, актуальна работа Совета в нынешней России?

Е.Г. Я считаю, что Совет по правам человека достаточно эффективен, его деятельность затрагивает интересы большого количества людей. Все врачи, адвокаты, специалисты, участвующие в работе Совета, представляют гражданское общество страны в его диалоге с властью. Диалог этот необходим и по документам деятельности Совета видна его продуктивность. Хотя, что уж там говорить, если бы удавалось реализовать все документы, которые мы готовим… Если бы все чиновники умели нормально слушать! По чиновникам я бы дала примерно такую оценку: 70 процентов способны только кричать, с 30 процентами можно сотрудничать. Но, вы знаете, даже одна спасенная жизнь — это очень хороший стимул для дальнейшей работы. Совет нужен, и перспектива у него, безусловно, есть.